Историки астрономии

21.04.2016
Официальная литература была литературой преимущественно представителей господствующего класса, имевшего возможности и для приобретения и для чтения ее. Масса же населения Руси должна была искать «ответы» на многочисленные, чисто бытовые вопросы в литературе иной, которая становилась теперь как бы своеобразным наставлением, передавалась бы из уст в уста. Ответ на все жизненные вопросы находили именно в книгах, запрещенных Стоглавом. Богословская литература ответов дать не могла, что объясняет такое большое число списков книг «еретических». Это время войн и разрухи, неурожаев и эпидемий, время неустроенной жизни. Кроме царя, для которого составлялся гороскоп (об этом известно из челобитной Пересветова), знание астрономии-астрологии вменялось в заслугу, с точки зрения просвещенных деятелей тех времен, и лицам менее знатным. Так, монах Суздальского Евфимиева монастыря, составляя житие Евфросиньи Суздальской (XIII в.), восхвалял ее за то, что она «знала числа и кругом обхождение», т. е. астрономию и астрологию. Борис Годунов расспрашивал астрологов о Венере, которую наблюдал перед смертью. Для Петра I впоследствии составлял гороскоп Симеон Полоцкий, астрологией занимались Сильвестр Медведев и проживавший в Москве с 1656 по 1667 г. М. Енгельгардт. Астрологию изучали русские и за границей. Например, Михаил Глинский. Путаница в смысле определения границы между астрологией и астрономией была вызвана тем, что их считали единым предметом и особой разницы между ними не видели. Потому и в «Лексисе» Лаврентия Зизания (по изданию 1596 г.) «астрономия, астрология» расшифровывались как «звездословие, звездозаконие, звездозорство». И это же иногда было благоприятным моментом для проникновения на Русь и закрепления тематики чисто астрономической.
Помимо прочего астрологические «кодексы весьма важны для истории знаний, именно для истории естественных наук и, в частности, для астрономии», ибо это важный «материал, часто восходящий непосредственно к античности».